25 февраля 2012 года скончался Борис Витман – человек, чья биография напоминает шпионский триллер. Он попал в фашистский плен из-за ошибки Сталина, стал разведчиком, четыре раза совершал побеги, помогал уничтожить оружейные заводы Круппа, нашел место производства ракет ФАУ, участвовал в реализации плана австрийских офицеров Вермахта по спасению Вены… А когда наконец-то вернулся в СССР, был обвинен в измене родине и 10 лет отсидел в Норильлаге.
Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм.
1953 год. После смерти Сталина пересматривают самые нелепые приговоры по 58-й статье. В Норильлаг прилетают комиссии из столицы. Нескольким заключенным предлагают написать прошения о помиловании, после чего вручают авиабилеты до Москвы.
Вскоре вызывают и приговоренного по 58-й статье к 10 годам лагерей Бориса Витмана. Дают бумагу, ручку и говорят: напиши всего три слова: "Прошу меня помиловать", поставь подпись – и можно готовиться лететь домой.
Витман несколько минут думает, а потом категорически отказывается писать. "Пусть это сделают те, кто отправил меня сюда. Это вам нужно просить о помиловании. Я вины за собой не знаю и в милости не нуждаюсь", – так объясняет он свое решение майору МГБ. Тот искренне удивляется: "Чудак человек, это же чистая формальность". Но Витман стоит на своем.
Он отсидел в лагере до конца срока, и ни разу не пожалел о своем решении: "Почти все говорили, что я свалял большого дурака. Не надо, мол... плевать против ветра – самому же хуже... Но я не жалею об этом и сегодня". Попросить о помиловании для него значило признать, что он был осужден за измену родине. А он твердо знал, что это родина изменила ему.
"Органы не ошибаются!"
Возможно, такую принципиальность Борис Витман унаследовал от своего далекого предка – инженера Бурхарта фон Витмана. Когда Петр I посетил Германию, он пригласил фон Витмана приехать в Россию и наладить мукомольное производство. В новой стране немецкий инженер женился, принял православие и положил начало русскому роду Витманов.
Борис Витман родился 19 июля 1920 года в маленьком смоленском городе Ярцеве. Когда ему было 2 года, семья бежала от голода в Москву, на родину матери. В 5 лет мальчик начал изучать немецкий язык: рядом поселилась преподавательница немецкого, которая предложила за небольшую плату заниматься с детьми. И когда пришло время идти в школу, маленького Борю отдали не в русскую, а в немецкую школу, где все без исключения – и учителя, и ученики, – говорили только на этом языке. Эта школа очень нравилась Боре, но через два года ему пришлось перейти в обычную: поползли слухи, что директор немецкой школы оказалась фашистской шпионкой…
1925 год
Выживать в обычной средней школе оказалось нелегко: старшие ученики грабили младших, с особенно буйными боялись связываться даже сами учителя. Чтобы защитить себя, Борис начал заниматься боксом. А еще он увлекался рисованием и ходил в драмкружок, потому что больше всего хотел стать актером и сниматься в кино. Ему даже удалось сняться в паре эпизодов на "Мосфильме" – в фильмах "Семья Оппенгейм" и "Александр Невский".
В старших классах Борис впервые влюбился, и не в кого-нибудь, а в первую красавицу всей школы Галину Вольпе, дочь начальника штаба Московского военного округа комдива Абрама Вольпе. Начался бурный роман.
Из книги воспоминаний Бориса Витмана "Шпион, которому изменила Родина":
"Ничего более прекрасного в моей жизни не происходило... Все мои мысли и ощущения поглотила она одна. … Дни не летели, а горели – это были самые счастливые дни, – и видите, они остались таковыми в памяти на протяжении всей жизни. Так что не надо шутить с юношескими романами".
Однако первый поцелуй оказался и последним: летом 1937 года Абрама Вольпе арестовали как "врага народа", а вместе с ним исчезли неизвестно куда его жена и дочь. Витман безуспешно пытался отыскать Галину, год дежурил под окнами ее дома… А в 1938 году арестовали и его собственного отца Владимира Витмана, работавшего заместителем директора на заводе. Соседка по квартире подслушала всего одну крамольную фразу и донесла куда следовало.
Из воспоминаний Витмана:
"Однажды вечером отец не вернулся с работы. А ночью к нам нагрянули трое. Перерыли все в доме и, не отвечая на вопросы, уехали. В приемной НКВД маме ничего определенного не сказали. Мы долго искали отца по московским тюрьмам, везде простаивали в длинных очередях, чтобы услышать из маленького окошечка: "Не значится!" И снова в очереди на целый день у другой тюрьмы. Наконец – "о великое счастье!" – Он в Бутырках! Нам повезло. Многие исчезали совсем.
Родители Бориса
… В школе у меня возник конфликт с нашим комсоргом Романом. Он настаивал, чтобы я на собрании отрекся от своего отца – "врага народа". Так, по его словам, поступали сознательные комсомольцы. Я наотрез отказался это сделать, заявил, что арест отца – это ошибка.
– Органы не ошибаются! – заявил мне Роман".
Владимира Витмана спасла "бериевская оттепель". После отставки Ежова некоторые явно абсурдные дела по 58-й статье, по которым еще не был вынесен приговор, передавались на открытое рассмотрение в московское суды – так демонстрировалось "торжество закона и справедливости". Вероятно, свою роль сыграло и то, что Владимир Витман категорически отказался подписывать нелепые обвинения. Проведя полгода в Бутырке, он был оправдан Московским городским судом и вышел на свободу.
"Придется положить комсомольские билеты на стол!"
После окончания школы Борис никак не мог выбрать, куда пойти – во ВГИК или стать архитектором. Точно он знал только одно: становиться военным он не хочет.
Из воспоминаний Витмана:
"В ту пору как раз началась усиленная агитация: молодежь призывали идти в военные училища. Комсомольцев нашей школы пригласили в райком. Сперва уговаривали, потом начали настаивать, давить.
То же самое происходило и в других школах. Видно, была дана соответствующая установка. Предупредили, что "придется положить комсомольские билеты на стол!" Дрогнули наши ряды. Почти половина моих одноклассников поддались нажиму. Меня вызвали в районный военкомат и пригрозили, если не пойду в военное училище – забреют в пехоту на общих основаниях, рядовым..."
Витман устоял перед давлением и поступил в Московский архитектурный институт. Но осенью 1939 года его все же забрали в армию прямо с первого курса.
1939 год
22 июня 1941 года Витман встретил на границе с Бессарабией. В июле 1941 года он был ранен при обороне Днестра, попал в госпиталь, но, как только смог ходить на костылях, не долечившись, вернулся в строй. Еще до ранения получил звание сержанта, но при возвращении записался рядовым.
Из воспоминаний Витмана:
"Мне казалось, что лучше самому выполнять всякие приказы, чем приказывать другим и заставлять их выполнять. Хотя военная судьба подбрасывала мне далеко не рядовые роли, все же мне удавалось избежать официальной аттестации в офицерском звании. То же было и со вступлением в партию – отговаривался, что пока, дескать, я еще не достоин... При первом же представлении к награде комиссар полка не преминул заметить: "Был бы ты членом партии, представили бы тебя к более высокой награде..." Я его понял и потерял интерес к наградам".
Знание немецкого – а Витман освоил язык в совершенстве, владел несколькими диалектами, – не раз помогало ему находить общий язык с пленными. Поэтому в конце зимы 1942 года Витмана отозвали с передовой и перевели в разведку при штабе 6-й армии Юго-Западного фронта, где как раз готовили спецгруппу для заброски в тыл врага. Будущих шпионов учили прыжкам с парашютом, рукопашному бою, тайнописи и другим навыкам, которые могли пригодиться на территории противника. Конец этим планам положила начавшаяся Харьковская операция.
– Это сражение недаром называют Харьковской катастрофой: оно закончилось практически полным уничтожением принимавших в нем участие советских армий, – рассказывает военный историк Алексей Васильев (имя изменено из соображений безопасности). – Когда удалось отбросить немецкие войска от Москвы, у Сталина случилось "головокружение от успехов": он решил незамедлительно перейти в наступление и освободить всю Украину. Это был очевидно провальный план, но маршал Тимошенко не решился возражать. Когда стало очевидно, что армии попадут в окружение, Сталин отказался признать поражение и дать приказ об отступлении. Вырваться из западни смогла лишь десятая часть советских войск. Потери были колоссальные – не менее 270 тысяч человек. Стратегические последствия еще тяжелее: немецкая армия получила возможность выйти к Волге и на Кавказ. Битва за Сталинград – прямое следствие Харьковской катастрофы.
Колонна советских пленных идет по Харькову без сопровождения
Витман попал в плен без сознания: его отбросило взрывной волной, он получил ранение в ногу. Ему повезло: его не расстреляли, как это делали с евреями, комиссарами и тяжелоранеными, а отправили работать в карьер – дробить гравий и щебенку. Он впервые увидел, какие порядки были в немецкой армии.
Из воспоминаний Витмана:
"Не раз мне приходилось наблюдать раздачу пищи на полевой кухне. Солдаты подходили строем с котелками. Обед состоял из двух блюд и кофейного напитка на третье. … Больше всего меня удивило то, что и рядовые, и офицеры, включая полковника, получали пищу из общего солдатского котла. Однажды я видел, как генерал подошел с котелком к кухне, и ему налили того же супа, что и всем. У нас на походной кухне питались только рядовые и сержантский состав. Средний и высший комсостав имел отдельных поваров, и еду им доставляли их денщики. И это все несмотря на то, что мы называли и называем генерала товарищем, а они господином".
"Я не испытывал к ним чувства ненависти"
Витман воспользовался первой же возможностью, чтобы бежать. Он понимал: пройти пешком сотни километров по захваченной фашистами территории и перейти фронт ему не удастся. Поэтому решил пробираться в город Сумы, куда собирались забросить разведгруппу перед наступлением. Там Витман надеялся выйти на связь с конспиративной квартирой. Когда никто не мог отдать ему такого приказа, он сам назначил себя разведчиком. А если ничего не выйдет, собирался уйти в партизаны.
Из воспоминаний Витмана:
"Но вот что странно: точно зная, что до конца буду продолжать борьбу с захватчиками, я почему-то не имел в виду немцев вообще, как нацию. Более того, несмотря ни на что, я не испытывал к ним чувства ненависти, уже тогда понимая, что большинство из них вторглись на нашу землю не по своей воле.
Сейчас эта мысль представляется общепринятой, тогда же для меня это было болезненным открытием. ... Кстати, так уж получилось, что, участвуя почти в непрерывных боях с первого дня войны по июнь 1942 года, я не убил ни одного немца. Не могу сказать, что поступал так умышленно, тем не менее мой "лицевой счет" убитых так и остался неоткрытым".
Витману снова повезло: он не только добрался до Сум, но и сумел установить связь с подпольем. Но на этом везение кончилось: уже на следующий день он попал в облаву. Вместе с партией "остарбайтеров" его должны были отправить в Германию. В последний момент подпольщики сумели передать Витману записку с заданием – любым способом попасть в Эссен, где работал крупнейший концерн Круппа, главный поставщик танков.
Витману удалось справиться и с этой невероятно сложной задачей. Но в Эссене возникла новая проблема: выйти за пределы рабочего лагеря, обслуживавшего заводы Круппа, чтобы установить связь с местными подпольщиками, "остарбайтер" не мог. И тогда Витман придумал хитроумный план – он начал рисовать портреты охранников. Эти портреты настолько всем понравились, что автору разрешили выходить в город за холстом, кистями и красками. Так ему удалось установить связь с немецкими антифашистами и включиться в работу подпольщиков.
Накануне 1943 года Витман получил самое важное задание: составить схему расположения горючих материалов на предприятиях Круппа и помочь вывести из строя противопожарную систему. Ожидался большой налет авиации союзников, который должен был уничтожить весь промышленный узел.
Задача была выполнена. Когда начался налет, ничто не мешало пламени уничтожать один цех за другим. "Никто не боролся с огнем, не видно было ни одной струи воды, ни одного действующего брандспойта", – вспоминал Витман.
За одну ночь заводы Круппа фактически перестали существовать, а Эссен превратился в руины. В пламени погиб и лагерь подневольных рабочих, где находился Витман. Он тоже должен был погибнуть во время налета, но чудом сумел выжить, получив контузию и тяжелое ранение в голову.
Оставаться в Эссене больше не было смысла. Штаб подпольщиков решил перебросить Витмана в Вену, где работала одна из групп австрийского движения Сопротивления. Его снабдили документами на имя Вольдемара Витвера, демобилизованного из Вермахта по ранению. А еще смогли раздобыть ходатайство о зачислении на архитектурный факультет Высшей технической школы – статус студента давал свободу передвижений.
"Ура, кретин!.. Это НАШИ!"
С апреля 1943 года Витман включился в работу австрийского Сопротивления. Он помогал прятать сбитых летчиков и сбежавших из концлагерей, перевозил листовки и оружие, собирал сведения о военных производствах и пр. Так, вместе с польскими партизанами ему удалось установить, где в Кракове расположены заводы, выпускающие ракеты ФАУ. Он трижды был арестован и трижды бежал, а в апреле 1945 года принял участие в освобождении Вены.
– Весной 1945 года главой движения Сопротивления в Вене стал майор Карл Соколл, один из австрийских офицеров Вермахта. Когда советские войска подошли к столице Австрии, он составил план, как избежать уничтожения города: в Берлине готовились оборонять Вену до последнего здания, она превратилась бы в руины. По его приказу 2 апреля два участника заговора – писарь и шофер Соколла – перешли фронт. Они рассказали маршалу Толбухину о плане Соколла пробить брешь в обороне и обеспечить практически бескровный захват города, – рассказывает Алексей Васильев. – Но в ночь на 6 апреля заговор был раскрыт, а многие его участники арестованы.
Из воспоминаний Витмана:
"В тот же день патриоты-антифашисты Карл Бидерман, Альфред Гут и Рудольф Рашке были повешены. Но расправиться с Соколом (так называли майора русские – прим. С.Р.) и Кезом, а также разгромить гражданские отряды Сопротивления эсэсовцам так и не удалось. Группа саперов, руководимая Соколом, предотвратила взрыв единственного уцелевшего моста через Дунай и удерживала его до подхода передовой части Советской Армии. При этом практически вся группа была уничтожена..."
Задачей группы Витмана было вывести из строя две артиллерийские точки, оборонявшие подступы к городу. Они уничтожили их, закидав гранатами, поэтому фашистские пушки не сделали ни единого выстрела по наступающим.
– Невозможно подсчитать, сколько советских солдат погибло бы, если Вену пришлось бы брать штурмом. Очевидно, что Соколл спас не одну тысячу жизней, – отмечает Алексей Васильев. – И, конечно, он спас от уничтожения саму Вену, она практические не пострадала по сравнению со многими другими европейскими городами. Поэтому после войны австрийская пресса называла Соколла не иначе как "Спасителем Вены". А советские оккупационные власти даже рассматривали его как кандидата в канцлеры страны. Но он отказался от этого поста и предпочел стать писателем.
Через несколько дней после того, как советские войска вошли в Вену, Витмана арестовали. Угрожая пистолетом, майор СМЕРШа требовал от него признаться в добровольной сдаче в плен и измене родине. Все документы, которые доказывали участие в боевых группах австрийского Сопротивления, он просто порвал и выбросил в мусорное ведро. А когда Витман отказался подписать признание, отправил его в карцер.
Из воспоминаний Витмана:
"Тусклый электрический свет едва проникал снаружи через крохотное оконце у потолка. На полу спали несколько человек. Под ногами хлюпала грязь. Поверхность стен была влажной и липкой. В подвале раньше хранился уголь. Когда рассвело, можно было разглядеть на каменной стене следы пуль и бурые пятна крови. Видно, здесь же расстреливали... Я опустился на корточки, не решался лечь вместе с другими в липкую жижу... Горькая, ядовитая обида поразила меня, и ненависть – ненависть к недоумкам вытеснила все другие ощущения. "За что?.. После всего, что было позади!.." За все годы со мной ни разу такого не случалось; я почувствовал себя совсем маленьким – меня душили слезы...
Всю ночь я не сомкнул глаз, еще надеялся, что произошла какая-то нелепая ошибка и вот-вот все выяснится, и майор будет юлить и извиняться – просить прощения!.. Но перед рассветом "весь жизненный опыт, а главное, интуиция забарабанили изнутри, стучали в висках и кричали: "Ду-у-урак! Идио-о-от!.. Вот и приехали!.. Ты до-о-ома!.. Ура, кретин!.. Это НАШИ!!"
… уже около месяца я находился в сыром подвале, настолько тесном, что лежать можно было только на боку. От недостатка кислорода часто наступало полуобморочное состояние, а то и обмороки. С каждым днем потери сознания становились все чаще и продолжительнее. Меня тогда еще поражало, что условия содержания были ничуть не лучше, чем в немецком концлагере. Даже хуже!.. Но ведь здесь мы-то были "свои", а с нами обращались хуже, чем с бывшими врагами".
"Умерли почти все иностранцы"
От расстрела Витмана спасла военная разведка. Маршал Толбухин взял его под свою защиту, следствие было прекращено. Витман прошел спецпроверку, и его отправили на родину – в "телячьем" вагоне, битком забитом другими репатриантами и захваченными в плен иностранцами.
Из воспоминаний Витмана:
"Невыносимая духота (август месяц), постоянная жажда. Воду давали два раза в день, по ведру на загон. Кружек не было, пили из ведра. Вскоре началась повальная дизентерия. Оправлялись уже под себя. И конечно, тучи мух. Они облепляли лицо... Первым умер швейцарский коммерсант. Потом еще несколько человек. Через неделю стало чуть посвободнее. Эшелон часто останавливался на полустанках. Умерших выносили на плащ-палатках и тут же закапывали в общей яме.
… В нашем вагоне уже каждый день кто-нибудь умирал от дизентерии. Умерли почти все иностранцы – с непривычки к таким скотским условиям. Они-то мерли один за другим. Наши оказались куда устойчивее даже к повальной дизентерии и всем другим заразам".
Когда поезд добрался до СССР, перед выжившими извинились за то, что им пришлось возвращаться на родину в таких тяжелых условиях.
Витмана зачислили в трудовой батальон и отправили восстанавливать шахты Донбасса. Работа по 12 часов в сутки при очень скудном питании считалась продолжением службы в Красной Армии. Самовольно покидать шахты было запрещено – это расценивалось как дезертирство и каралось по законам военного времени.
Витман смог сообщить родителям, что он жив – все годы войны они ничего не знали о судьбе сына. Более того, написал, что скоро вернется в Москву, потому что со дня на день обещают демобилизацию… Но вместе этого трудовой батальон погрузили в "телячий" вагон и отправили еще дальше на восток – в шахтерский поселок Половинка в Пермской области. Поселили в лагере, где еще недавно жили заключенные: убирать сторожевые вышки и колючую проволоку никто даже и не думал. Зачитали приказ о демобилизации, и сразу после этого распределили по шахтам, заявив, что батальон приписан к угольной промышленности.
Витман попал в бригаду по заготовке леса. Он был поражен страшной нищетой вокруг: "Для возвращающегося из растерзанной, полуразрушенной Европы, наши земли (куда и близко не докатились боевые действия), казались растерзанными и растоптанными десятью Мамаями: разруха и запустение здесь были похлеще ужасов Второй Мировой!.."
Половинку решено было превратить в город. Отстраивать все нужно было фактически с пустого места, и городскому начальству был очень нужен архитектор. Витман вспомнил о своем образовании и подготовил несколько проектов, которые почти сразу же утвердили. Так он получил должность главного архитектора города.
В Половинке Витман познакомился с Лидой – девушкой из репрессированной в годы Большого террора украинской семьи. Когда забрали отца, Лиду с матерью, братьями и сестрами привезли в этот богом забытый поселок и выгрузили прямо на снег. Дали только лопату – мол, выживайте, как хотите. Из всей большой семьи выжить смогли лишь трое дочерей. Лида единственная получила образование и стала фельдшером. Она сразу же влюбилась в парня, который был непохож на остальных. Витман тоже был влюблен и начал думать о женитьбе.
Витман не видел мать уже 7 лет, с 1939 года, когда его призвали в армию. Когда мать приехала в Половинку навестить сына, это стало для него большим событием. Мать надеялась, что сын сможет вернуться в Москву, но он не имел права покидать Половинку. Формально Витман был свободным человеком – никаких официальных обвинений ему не предъявляли, но выезжать за пределы области не разрешали.
Меж тем отношения с местным начальством начали ухудшаться: Витман отказывался идти на компромиссы и брать взятки, поэтому наживал все больше врагов. Приехавший в Половинку молодой прокурор, который тоже пытался следовать букве закона и не шел на компромиссы, был убит. Когда Витман понял, что его жизнь тоже в опасности, он станет следующей жертвой, то решился на очередной побег, пятый по счету – на этот раз в Москву.
Витман собирался повидаться с родными, а потом уехать в какую-нибудь глушь, где его никто не станет искать. Он даже сумел раздобыть поддельные документы, но уехать не успел: 26 ноября 1947 года его выследили, арестовали и отправили в Лефортово. Следователь снова, как и в 1945 году, обвинил Витмана в добровольной сдаче в плен и измене родине. Из нового добавилось то, что он бежал из "обязательного поселения" и "проживал на нелегальном положении по подложным документам".
"Конвой, я пошел!"
Следствие зашло в тупик: австрийские антифашисты подтвердили, что Витман действительно активно участвовал в работе Сопротивления. Поэтому Верховный суд вернул дело за отсутствием состава преступления. Однако НКВД не собиралось отпускать Витмана на волю: решением Особого совещания он был признан виновным по статьям 58-1-б, 82 ч.2 и 72 ч.2 УК РСФСР и приговорен к 10 годам лагерей. Подпись под приговором поставил лично министр Абакумов.
Витмана отправили по этапу в Норильлаг. Там он узнал, что Лида приезжала в Москву, жила у родителей, пыталась добиться свидания.
Из воспоминаний Витмана:
"Маме она очень понравилась. Лида ей сказала, что будет ждать моего возвращения. Еще через месяц пришла посылка из дома и письмо от Лиды. В нем она сообщала, что решила приехать в Дудинку, чтобы быть поближе ко мне, и упрекала, что я сразу не написал ей...
Что я мог ей ответить?.. Приезжай, мол, буду очень рад!.. Но для чего?.. Для еще больших унижений на глазах у молодой женщины?.. Нет уж – это слишком. У меня впереди было десять лет лагерей. Я за колючей проволокой. Вместе мы все равно быть не сможем. К чему калечить еще одну жизнь? Пока нас ничего не связывает, она свободный человек, у нее еще есть что-то впереди. Есть какой-то шанс... Но все мои резоны не убедили Лиду. В каждом письме она настаивала на приезде ко мне. В конце концов пришлось написать, что у меня якобы есть другая женщина – пошлый, но безотказно действенный способ – наш! И я перестал отвечать на ее письма. Как ни тяжело было это сделать, но иначе убедить ее я не мог. Уродливое решение в уродливых обстоятельствах".
В Дудинке Витмана назначили на самую тяжелую и опасную работу – выгружать на берег сплавной лес. После месяцев, проведенных сначала в Лефортово, а потом на этапе, эта работа оказалась заключенному не под силу: он не смог удержать бревно, и оно едва не превратило его в лепешку. Витман целый месяц провел на больничной койке. Зато за время болезни успел познакомиться с подневольными инженерами, работавшими в конструкторском бюро порта, и они взяли его к себе чертежником. Так талант художника спас ему жизнь еще раз.
Удержаться на "теплом месте" надолго Витман не смог. Однажды к нему подошел знакомый из зэков и посетовал, что из Норильлага никак не сбежишь. Витман начал возражать: сказал, а почему бы не построить подводную лодку? Описал, какой могла бы быть конструкция…. Он шутил, не понимая, что говорит со стукачом. Не прошло и нескольких дней, как Витмана отправили в карцер. Отопления там не было, а мороз стоял до 50°С.
Из воспоминаний Витмана:
"В бесконечные часы "околевания" от нестерпимой стужи мне почему-то вспомнился карцер в фашистской фельджандармерии в Сумах, откуда удалось бежать… В том карцере было тепло, светло и сухо. Нет, то был не карцер – то был люкс в "Интуристе"!.. И вновь – уже в который раз – я подумал: ведь там были "чужие", враги, а здесь – свои, наши".
Из карцера Витмана отправили работать в тундру – долбить мерзлый грунт. Работа была убийственной, но протестовать никто не решался.
Из воспоминаний Витмана:
"Провинившихся заливали водой. Это называлось "душ Шарко" или "водная процедура". Одежда на морозе схватывалась мгновенно и превращалась в ледяной панцирь, не давая обреченному упасть. … Ледяная статуя надежно примерзала к основанию – постаменту, образованному стекающей водой. Такой сталактит с замершим трупом внутри мог долго оставаться в вертикальном положении на устрашение другим, не разлагаясь и не падая под напором жестких ветров и даже пурги. Этот вид расправы был удобен гулаговцам тем, что можно было обойтись без гробов".
Условия были действительно невыносимыми. Один из заключенных не выдержал: сказал "Конвой, я пошел!" – и вышел за ограждение. Тут же раздался выстрел… Вскоре Витман задумался, не пора ли и ему тоже сказать: "Конвой, я пошел!" Найти выход снова помогла живопись: Витман пустил в ход уже проверенную в фашистском плену схему – начал рисовать портреты охранников. Они пристроили его в заводоуправление комбината, где как раз требовался художник.
В 1951 году по лагерю поползли слухи – всех "политических" отныне велено использовать только на общих работах. Слухи оказались правдивыми. Так Витман попал на угольную шахту, где были постоянные взрывы метана. После краткого обучения его назначили мастером проходческого участка. Все заключенные на такой работе, и без того поголовно страдающие от цинги, быстро заболевали силикозом или раком легких.
Из воспоминаний Витмана:
"В лагерь попадал часам к двум ночи. Давно остывший ужин – баланда из плохо очищенного овса и кусок соленой, залежалой трески. Сил хватало лишь на то, чтобы добраться до нар. … Люди со слабым сердцем тут вообще не выдерживали. При том скудном питании, которое получали заключенные, даже десятичасовой сон не восстанавливал сил. Проспишь до обеда и все равно не выспался – чувствуешь тягучую непроходящую усталость. Съедаешь холодный завтрак – ту же баланду из овса, а заодно и обед – то же самое. Из столовой сразу на развод. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Только шахта и нары".
Во время одной из смен раздался взрыв – рухнула огромная глыба породы. Стоявшие под глыбой Витман и бригадир чудом остались живы. Разгребать завал и выбираться на поверхность им пришлось своими силами: никто и не думал приходить на помощь, бригаду послали на другой участок, а этих двоих просто списали.
"Мы ликовали и радовались смерти человека"
В марте 1953 года из лагерных репродукторов вместо привычных агиток вдруг начала литься траурная музыка. А потом прозвучало сообщение о тяжелой болезни любимого вождя.
Из воспоминаний Витмана:
"Никогда еще в моей жизни не было случая, чтобы я радовался чужой болезни, тем более смерти. Даже трупы гитлеровцев на фронте вызывали у меня скорее жалость, чем злорадство. Хотя оснований ненавидеть их у меня было не меньше, чем у других.
… Василий (друг Витмана в Норильлаге – прим. С.Р.) и я сразу отправились к нашему хорошему приятелю – заведующему лагерной баней. Там наспех заперлись в моечном помещении, втроем, и, как ошалелые мальчишки, принялись скакать, барабанить по шайкам, распевать песни, притом каждый свою и кое-что все вместе... Если кто-нибудь мог бы видеть нас со стороны!.. Жу-уть!! Да простит Господь, мы ликовали и радовались смерти человека... Нет! Не человека – страшного, кровавого чудища... Уже тогда мы знали: в его черный смертный список были занесены представители всех сословий и всех национальностей этой странной и страшной страны. И множество людей за ее пределами.
… Он растлил сознание целого поколения, насаждая ложь, раболепие. Он превратил для многих родину-мать в мачеху-предательницу. Он стал фактическим виновником нашей неподготовленности к войне, а может быть, и виновником самого ее возникновения..."
Когда Левитан зачитал сообщение о смерти Сталина, ликовал весь лагерь. На работу никто не пошел. Лагерное начальство и охрана предпочли покинуть территорию зоны. Когда за колючей проволокой остались одни только зэки, они расправились с несколькими уголовниками, которые стучали на них лагерной администрации, обирали и грабили. Охрана вмешиваться не стала.
Постепенно лагерная жизнь вошла в привычную колею. Но все ждали перемен, и некоторые дела действительно начали пересматривать. Витман мог вернуться в Москву, написав прошение о помиловании, но он категорически отказался это делать и досидел до конца срока, еще год.
Вернувшись в Москву, к родителям, Витман не смог получить прописку, пришлось уехать за 101 километр. Брать на работу недавнего заключенного, да еще "политического", никто не хотел. Объехав несколько городов, Витман смог устроиться строителем в Серпухове. Через год его вызвали в паспортный стол и выдали новый паспорт, где не было отметки об ограничении места жительства. А заодно сообщили, что судимость снята. Наконец-то можно было вернуться домой.
Когда Витман приехал в Москву и пришел в районный военкомат, чтобы получить военный билет, его встретили двое в штатском. Представились как сотрудники КГБ.
Из воспоминаний Витмана:
"Начали с того, что вручили мне медаль "За победу над фашистской Германией". Поздравили.
– Да ну? – вырвалось у меня. – Выходит, я, все-таки, участвовал в этой кровавой заварухе?..
Крепкие попались ребята, даже не моргнули... Записали какие-то данные и обещали отыскать награды, к которым я дважды был представлен на фронте и дважды не успел получить. … Снова возник вопрос о моем воинском звании. Я снова изъявил желание остаться рядовым. Коснулись моей деятельности в Эссене и Вене:
– У вас большой опыт. Хотим предложить вам продолжить эту деятельность...
Я вытянул руки и прикрыл веки. Растопыренные пальцы ходили ходуном, как у пианиста при тремуле. Первое время дома я, вообще, ел деревянной ложкой – она не так громко барабанила по зубам и по тарелке.
– С такой нервной системой в разведке нечего делать, – сказал я полномочным представителям, но повернуться и уйти сразу не хватило духу".
"Рано или поздно правда все равно всплывет"
Официально Бориса Витмана реабилитировали "за отсутствием состава преступления" лишь в апреле 1990 года. За 6 лет до этого, в 1984 году он приступил к работе над книгой воспоминаний. В 1986 году рукопись первой части книги была готова.
Автор отнес ее в "Новый мир", получил положительную рецензию: "Несмотря на литературные недостатки, в рукописи каждая строка, каждое слово – это выстраданная и пережитая правда". Но редакция несколько лет тянула с публикацией, а потом отказала совсем. Та же история повторилась и в другом журнале.
В 1988 году Витман вступил в "Мемориал", получил членский билет за подписью академика Сахарова. Вошел в консультационный совет "Мемориала". Много работал в архивах, чтобы найти документы, подтверждающие его правоту. Переписывался с участниками австрийского Сопротивления.
– В 1990 году Сахаров передал рукопись Бориса Витмана своему близкому другу – журналисту и правозащитнику Геннадию Жаворонкову. Тот вначале не поверил автору: советская историография совсем иначе описывала многие события, и прежде всего историю освобождения Вены. Жаворонков решил проверить все лично: летал в Австрию, искал документы в архивах, встречался в Соколлом, другими живыми свидетелями. Все, написанное Витманом, оказалось правдой, – рассказывает сотрудник "Мемориала", попросивший не упоминать его имени. – По итогам этого расследования Жаворонков написал две статьи – одну о Витмане, вторую – о Соколле, которые вызвали огромный резонанс. После этого к проверке достоверности истории Витмана подключился Центральный музей Великой Отечественной войны на Поклонной горе. Они тоже убедились, что все рассказанное Витманом – чистая правда. А в 1993 году была наконец-то опубликована полная версия книги воспоминаний Витмана под названием "Шпион, которому изменила родина".
В 1996 году бургомистр Вены пригласил Витмана в Австрию. Так он смог встретиться с Карлом Соколлом, которого не выдел с 1945 года.
30 октября 2011 год, Подольск
До последних дней своей жизни, Витман пытался донести правду о сталинизме до как можно большего числа людей. Он даже завел блог в "Живом журнале". Последняя запись в этом блоге датирована 29 ноября 2011 года. А 25 февраля 2012 года Бориса Витмана не стало.
Из блога Витмана в ЖЖ
"Я – человек с необычной, почти невероятной судьбой. Я стал свидетелем и участником ключевых исторических событий в период с 20-х годов ХХ века, которые до сих пор замалчиваются или представлены в искаженном виде.
Согласно поверью, война не закончена, пока не сказана вся правда о ней. Сегодняшняя реальность подтверждает это. Но рано или поздно правда все равно всплывет, желательно, чтобы не "кверху животиком"!
Поэтому, пользуясь Интернетом, я делаю все, чтобы человечество не совершило ТРЕТЬЮ МИРОВУЮ ОШИБКУ".